Есть с ножа мне быстро надоело – или я просто успел отвыкнуть от необходимости самостоятельно пережевывать пищу? В каком-то смысле, общение с Вурундшундбой, который в буквальном смысле слова ел за двоих, было весьма удобным – по крайней мере, для смертельно усталого человека.
Но упустить возможность искупаться я не мог, каким бы усталым не был. Вот уж чего мне здорово не хватало все время, с тех пор, как я трагически лишился элементарных бытовых удобств по воле стремительно спивающегося, но, к моему величайшему сожалению, все еще могущественного чародея Таонкрахта. Поэтому я разделся и полез в море. Темная вода была теплой – гораздо теплее воздуха, и это оказалось лучшей новостью всех времен и народов. Я тут же нырнул с головой и удовлетворенно фыркнул, когда моя голова снова оказалась на поверхности.
– Хугайда, – проникновенно сказал я воде. И с азартом ученого попугая повторил: – Хугайда, Хугайда, Хугайда.
Я был совершенно уверен, что морю понравилось мое бормотание, честное слово! Я тихо рассмеялся от удивительного чувства: блаженной и совершенно беспричинной радости, до краев заполнившей все мое существо, и поплыл вперед, поражаясь тому, что до сих пор не утратил эти полезные навыки. Я-то уже и сам не помнил, когда в последний раз плавал…
Через несколько минут я остановился, перевернулся на спину и долго лежал, с рассеянной улыбкой разглядывая непроницаемо темное небо. Впрочем, понять, где заканчивается небо и начинается море, было совершенно невозможно: со всех сторон меня окружала густая чернота, теплая и несомненно дружелюбная. Я был таким счастливым и спокойным – хоть в святые записывайся, вот что удивительно! Меньше всего меня сейчас тревожило, как я буду возвращаться на берег: во-первых, я был совершенно уверен, что не пропаду, а во-вторых… плевать я на все это хотел, с высокой башни! Кажется, я даже умудрился задремать, покачиваясь на поверхности воды, как унесенный ветром легкий сухой листок.
Впрочем, в какой-то момент я почувствовал, что начинаю замерзать, и неохотно поплыл назад, ни на секунду не задумываясь о направлении. И правильно: через несколько минут я уже был на берегу и отчаянно мотал головой, пытаясь хоть немного просушить волосы. Потом я мужественно ежился на прохладном ночном ветру, не позволяя себе одеться: меня не прельщала перспектива спать в мокрой одежде под мокрым одеялом, или вовсе без оного. К тому же идея превратить волшебный подарок Урга в пошлое полотенце показалась мне почти кощунственной… Но потом, когда я все-таки высох и забрался под одеяло, я почувствовал себя просто замечательно. Странно устроены люди: совсем недавно я был абсолютно уверен, что моя жизнь может считаться законченной, поскольку ничего хорошего мне уже не светит, а сегодня обнаружилось, что я могу быть почти счастливым и совершенно безмятежным – это я-то, бездомный бродяга, устроившийся на ночлег на пустынном морском берегу, беспомощный шарик перекати-поля, случайно унесенный в чужой мир капризным ветром…
Мой эксцентричный спутник вернулся затемно, как и обещал. Я проснулся прежде, чем он принялся меня будить: почувствовал его присутствие, тяжелое, как надгробный камень.
– Уже не спишь? – одобрительно отметил Вурундшундба. – Вот и славно, – он исследовал почти полный котел с едой и неодобрительно заметил: – Так ничего и не сожрал! А шуму-то было – вспомнить страшно… Ладно уж, вставай, пора идти.
– Пошли, – вздохнул я.
Мне не хотелось покидать это место. Я здорово подозревал, что мое счастливое настроение останется лежать на берегу, на том самом месте, где я спал, как остаются отпечатки наших следов на мокром песке: с собой не заберешь, как ни крути…
– Знаешь, а мне было очень хорошо здесь, – робко сообщил я своему проводнику. Мне очень хотелось поговорить с ним о вчерашнем вечере: раз уж не удалось сохранить это блаженное состояние, так хоть потрепаться – все лучше, чем ничего! Благо шли мы не так быстро, как раньше, и у меня вполне хватало дыхания, чтобы вести беседу. Его молчание показалось мне вполне благожелательным, так что я осмелел и продолжил: – До сих пор все эти разговоры о том, что ваш мир – самое распрекрасное место во Вселенной, казались мне некоторым преувеличением… Но ночью, когда я купался в море, я начал полагать, что так оно и есть.
– Ага, – насмешливо согласился Вурундшундба, – конечно, тебе начало здесь нравиться. Все очень просто: вчера ты целый день талдычил одно из самых могущественных древних заклинаний, я чуть не рехнулся, тебя слушая! Не похоже, чтобы ты уже вернул себе свое драгоценное могущество, но жить тебе сразу стало полегче… Знаешь хоть, почему ты так страстно хочешь вернуться домой?
– Ничего себе! – я чуть не захлебнулся от избытка аргументов. Но сформулировать их было довольно трудно. – Я, я… черт! Там я – на своем месте, – наконец объяснил я. – И потом, там осталось очень много людей, которых я люблю…
– Вот-вот-вот, это уже теплее, – обрадовался он. – Только дело не в том, что ты их любишь. Это не самое главное. Гораздо важнее, что они тебя любят. А здесь, в мире Хомана, никому нет до тебя дела – разве не так?
– Ну почему, – растерянно сказал я, – бедняга Таонкрахт наверное ужасно расстроился, когда обнаружил, что я сделал ноги… И Мэсэн не очень-то хотел меня отпускать. И… – тут я запнулся, поскольку вдруг вспомнил, что настоящий джентльмен не должен предавать гласности имя своей дамы. Альвианта имела полное право рассчитывать на мою деликатность!
– Чего язык прикусил? – усмехнулся Вурундшундба. – Хочешь сказать, что еще нашлась какая-нибудь девчонка, которая без ума от твоих глаз? Тоже мне, тайна! Но все это не в счет. Никому из этих людей нет дела до тебя. Просто им было лестно находиться в обществе демона, за которого они тебя принимали, вот и все. Наверняка все они строили на твой счет какие-нибудь корыстные планы. И ты это сам прекрасно понимаешь. Поэтому так тоскуешь о месте, которое называешь домом. Твой дом там, где тебя любят. Ты очень просто устроен.