– Я не понимаю.
– А кунхє понимаешь? – ворчливо спросил тот же голос – не слишком низкий, но явно мужской.
– Еще бы! – гордым тоном знаменитого полиглота отозвался я. – Можно сказать, только кунхє и понимаю…
– Ну и то хлеб. Чего ты меня звал-то?
– А вы – Хугайда? – окончательно опешил я, поскольку до сих пор не знал, с кем разговариваю.
– А, вот оно что, – буркнул мой невидимый собеседник. – Значит я ослышался. Я думал, ты меня зовешь. Мое имя – Кугайна.
– Странно, – откликнулся я – лишь бы что-то сказать. Очень уж растерялся. К тому же, я по-прежнему не видел, с кем разговариваю.
– Ничего странного, – невозмутимо ответил таинственный незнакомец. – Самое обыкновенное имя, не одного меня на Хое так зовут… – он наконец подошел поближе, и я смог разглядеть его при свете двух лун. Раскосые глаза, крайне недовольное выражение лица и невысокая агибуба выдавали его бунабское происхождение. Одет он был в своего рода тогу – несколько скромнее, чем у римских патрициев периода упадка, но фасон примерно тот же.
– Ты так хорошо говоришь на кунхє, – отметил я, во все глаза разглядывая своего нового знакомца.
– Ничего удивительного: я много путешествовал, несколько лет жил в Сбо на Халндойне, а потом – и вовсе в Клохде.
– Это в Земле Нао? – вежливо удивился я.
– Ну да, где же еще… Паршивое местечко этот Клохд, а прочие места в Земле Нао и того паскуднее, – сварливо сообщил он. И спросил: – А что ты делаешь один в лесу на Хое, чужеземец, если даже языка нашего не понимаешь?
– Я не один, – объяснил я, – я с друзьями, просто пошел прогуляться, а они остались приканчивать ужин.
– Хорошее дело, – кивнул Кугайна. – Но я все равно не понимаю, зачем вас понесло в лес – тебя и твоих друзей? Здесь, на Хое, вроде до сих пор не было бездомных… Или просто гуляете?
– Мы не гуляем, а едем к Варабайбе, – важно объяснил я.
– Вот как? – удивился он. – Можешь себе представить, я тоже.
– Правда? – изумился я. – А зачем?
– Я же не спрашиваю тебя, зачем ты к нему едешь, – резонно возразил он. – Мое дело касается только меня и Варабайбы, а ваше дело – это ваше дело… Но я бы с радостью к вам присоединился. Признаться, мне уже немного надоело спать под кустом, без шатра, да и сумка плечо оттянула…
– Ох, эти уж мне дорожные сумки! – возмущенно поддакнул я. И нерешительно спросил: – Как же ты отважился на такое путешествие: без шатра, без слуг, даже без абубыла?..
– Без абубыла, – поправил меня Кугайна. – А что делать!? Я – свободный человек, но хозяйство у меня очень уж маленькое: ни одного лишнего раба, и даже ни одного лишнего верхового животного. А идти надо. Ну вот я и пошел… Как ты думаешь, твои спутники не будут возражать, если я к вам присоединюсь?
– Я им повозражаю! – угрожающе пообещал я. – Конечно, присоединяйся к нам. Я не смогу спокойно жить с мыслью, что где-то по лесу бредет хороший человек с тяжелой сумкой на плече, в то время, как ее можно погрузить на одного из наших зверей… как их там?
– Абубыл, – подсказал Кугайна. – А с чего ты взял, что я – хороший человек?
– Ты не дерешься, – рассудительно сказал я, – и не ругаешься, и вообще не производишь впечатление человека, способного испортить жизнь окружающим – что еще нужно?
– Ты рассуждаешь, как настоящий бунаба, – уважительно заметил мой новый знакомый. – Ладно, в таком случае пошли к твоим друзьям. Я надеюсь, они не станут поднимать скандал, если я скажу, что проголодался?
– Не станут, – заверил его я, – а если даже и станут… Я сам видел, сколько жратвы они с собой взяли, так что не отвертятся!
Иногда мне кажется, что поначалу природа создавала меня специально для того, чтобы я стал отцом большого семейства, или директором детского дома, или, на худой конец, главой какого-нибудь гангстерского картеля, а в последний момент было принято решение не использовать меня по назначению – оно и к лучшему, конечно! От первоначального замысла природы во мне сохранилась только маниакальная потребность периодически кого-нибудь опекать. И когда в моей жизни внезапно появляется существо, которое необходимо накормить, одеть, или просто помочь ему устроиться немного покомфортнее на жестком табурете реальности, у меня за спиной вырастают крылья: ради своего подопечного я готов перевернуть мир – в то время, как для себя, любимого, ничего переворачивать не стану, хоть убейте! Правда, все это обычно продолжается недолго: через несколько дней я, как правило, выздоравливаю…
Наверное, когда мы пришли в наш маленький лагерь, я был похож на еврейскую бабушку, в гости к которой приехал один из двадцати пяти любимых внуков: шумно требовал накормить Кугайну, в самых поэтических выражениях описывая страдания голодного человека, вынужденного в одиночестве скитаться по лесу, требовательно осведомлялся, в каком именно шатре его уложат спать, потом бежал к гостю, отрывал его от еды, тащил за собой в шатер и настырно спрашивал, будет ли ему там удобно. Он вежливо кивал, до оснований потрясенный моим фонтанирующим гостеприимством. Я поднял такой шум, что даже толстенький пага Пикипых приподнял свои тяжелые веки, несколько секунд пристально рассматривал меня и моего нового приятеля, потом изумленно покачал головой и снова закрыл глаза. Слава богу, на сей раз обошлось без язвительных комментариев.
Хэхэльфов приятель, бунабский принц, к этому времени как раз собрался в свой шатер, спать, так что Хэхэльф очень обрадовался и моему возвращению, и новому спутнику: он принадлежал к тем замечательным ребятам, в которых отлично уживаются абсолютная уверенность, что самые интересные вещи происходят именно с ними, и искреннее доброжелательное любопытство ко всем остальным людям: ну-ка, ну-ка, чем вы меня сегодня порадуете?